Кромка - Страница 55

— Эй, ты кто!? — окликнул я бродягу.

Он не отозвался. То ли затаился, то ли боялся, что на голос прилетят пули.

— Ну и хрен с тобой! — снова я подал голос. — Сунешься, подохнешь!

Нет ответа. Ладно. Я вернулся в овраг и обомлел. Рюкзака и спального мешка не было. Пока я гонялся за воришкой, другой ночной бродяга украл мои вещи.

— Суки! Мать вашу! — прошипел я и, понимая, что прямо сейчас найти дикарей не удастся, опять забрался в выемку под обрывом и постарался не нервничать.

Вот только совсем без нервов обойтись не удалось. Меня обвели вокруг пальца и обокрали. Оружие, правда, сохранил. Но все снаряжение, припасы и вещи исчезли. Без запасов выжить в лесу сложно и выход один. Дождаться утра и найти воришек. Любой ценой отыскать сволочей и вернуть свое, а потом наказать бродяг. Иначе никак. Либо я, либо они. И пусть я не следопыт, кое — какой опыт в лесном поиске у меня уже имелся.

Ночью было прохладно, и утро я встретил, свернувшись в клубок. В голове невеселые думы, и чего я только не передумал. А что если мой выстрел слышали охотники на зубров? А вдруг они уже рядом? А сколько воров, которые меня обокрали? Не знаю. Минимум двое. И кто они? Неизвестно. Из всего этого вывод — надо быть осторожнее.

И вот, наконец, рассвет. Первые лучи зимнего солнца упали на лес, и я вышел в поиск.

Следы нашел сразу. Ночные бродяги, которых, действительно, оказалось двое, пытались петлять и путать следы. Но делали это очень неумело. Настолько, что я шел за ними легко и вскоре оказался на кабаньей тропе, где обнаружил четкие отпечатки обуви. Кроссовки. Размер примерно тридцать седьмой или тридцать восьмой. Подошва рифленая, хотя и сильно потертая. Значит, меня обокрали подростки, женщины или карлики. И что характерно, они не местные, либо где‑то добыли произведенную на фабрике обувь.

Двинулся дальше. Оружие готово к применению. Взгляд скользил по тропе и кустам вокруг, как бы в ловушку не угодить. Однако обошлось. Мои обидчики не сумели устроить западню, или не додумались до этого.

Через полчаса я вышел к поляне с родником, и невдалеке от тропы находилась старая избушка. Не на курьих ножках, как можно подумать, а что‑то вроде заброшенной сторожки. И вокруг много знакомых следов. По — прежнему, двух человек.

По заснеженному кустарнику приблизился к избушке. Замер. Прислушался. Голосов не слышно.

Еще немного прошел. Если кто‑то есть внутри, меня они не видели, так как окна — бойницы затянуты кожей, а щели забиты сухой травой и мхом.

Опять несколько шагов и снова остановка. Терпение. Главное, не торопиться. Принюхался и уловил запах дыма. Он шел из строения.

«Входить или еще немного подождать? — спросил я себя и сразу же ответил: — Тянуть нечего. Надо входить».

Тихо — тихо, подкрался к двери. Так себе преграда. Грубые доски прогнили, есть дырки и виден отсвет от очага, а так же заметно, что изнутри ее подперли бревном.

Вдох — выдох! Вдох — выдох! Успокоился. Пора!

26

Резко ударив плечом в дверь, я сбил бревно и влетел внутрь. Ствол смотрел вперед, а палец на спусковом крючке. И тут же бешеный окрик:

— Лежать! Не дергаться! Всех завалю, мать вашу! Одно движение и стреляю!

Сопротивления никто не оказал. Некому.

Передо мной, склонившись над очагом, две женщины. Грязные. Оборванные. В дешевых синтепоновых куртках. Длинные волосы давно не мылись и завязаны на затылке узлом. У одной в руках мой котелок и в нем какое‑то варево. А у другой запасной нож из рюкзака и тушка белки. В глазах воровок дикий испуг и какая‑то обреченность.

— Лежать! — снова выкрикнул я и сделал шаг вперед.

Выронив котелок, одна женщина упала сразу, а вторая опускалась медленно, словно у нее болел бок, и попыталась спрятать украденный нож.

Миндальничать, и играть в благородного джентльмена некогда. Не время и не место. Поэтому действовал грубо.

Еще один шаг вперед и толчок ногой в бок женщины, которая прятала клинок:

— Брось! Брось, кому говорю!

Вскрикнув, воровка отбросила нож в сторону и, убедившись, что непосредственной опасности нет, я огляделся.

Жилище убогое и заметно, что в избушке давно никто не жил, а женщины появились здесь случайно. Есть лавка и на земляном полу старая медвежья шкура, которая служила воровкам постелью. Посуды, кроме моего котелка, нет. Очаг грубый, времянка без трубы.

В общем, ничего интересного и взгляд снова сместился на женщин. Куртки, грубые штаны, а на ногах потерявшие форму кроссовки, не самая лучшая обувь для зимнего леса. Лица изможденные. Под глазами синяки. Старые, если судить по желтизне. Обоих били, может быть, шесть — семь дней назад. А кроме этого у одной, явно, непорядок с ребрами, слишком зажималась. Сколько им лет определить трудно, слишком чумазые и неухоженные. От двадцати до сорока.

Подобрав нож, я присел на лавку, положил АКМС на колени и начал допрос:

— Вы меня понимаете?

Не поднимаясь, они переглянулись, и мне ответила та, которая пыталась спрятать нож:

— Да.

— Отлично. Как вас зовут?

— А подняться можно?

— Нет.

— Бить будешь или насиловать?

— Здесь я задаю вопросы. Надо будет, ударю и не посмотрю, что женщины. Пока я к вам по — хорошему. Начнете юлить, получите. А насчет насилия интереса нет, не моя тема. Расскажите обо всем честно, отпущу. Ясно излагаю? Доступно?

— Ага.

— Тогда жду ответа. Кого и как звать?

Краткая пауза и женщина сказала:

— Меня Лиза зовут, а подругу Анжела.

— Как вы здесь очутились?

— Из Кистеневки бежали.